Сверхудачные ближневосточные гастроли были омрачены поведением уже совершенно неуправляемого Белкина. Он явно нарывался на драки – заходил в мусульманские мечети в шортах и с сигаретой в руках, в арабских кварталах Иерусалима орал на местных жителей: “Сволочи! Почему не продаете пиво?”, причем все эти монологи происходили глубокой ночью и на английском языке. Драк не случалось только чудом, так как наиболее пристойное, что слышал в свой адрес Белкин, было вежливое “Fuck you!”.
Самое неприятное началось после возвращения группы из Израиля. “Наутилус” практически без рекламы отыграл два концерта в “России” и юбилейные концерты вСвердловске, но даже там было заметно, что нервы у всех на пределе... Срыв произошел в Калининграде. Если бы волею судьбы кто-нибудь из фотографов запечатлел пьяные трупы, которые валялись ночью в коридорах калининградской гостиницы, то мир увидел бы куда более душераздирающие снимки, чем фотосессии Энни Лейбовиц с туров “Rolling Stones” двадцатилетней давности.
После концертов Белкин устроил серию безобразных разборок – с пьянством, швырянием стульев, плевками в лицо, матом и оскорблением женщин. Все это выглядело ужаснее, чем шабаши группы “Алиса”. Дальше отступать было некуда.
В поисках выхода
Кормильцев с Бутусовым самостоятельно закрыли финансовые договора тура и наконец-то созрели для решения, что “пора с этим кончать”.
Но, как известно, беда не приходит одна. На этот раз гром грянул с неожиданной стороны. Речь шла об Игоре Воеводине. Человек с необычайно волевым характером, наводивший своей энергией и целеустремленностью тихий трепет на молодых журналистов, находился к лету 1993 года в состоянии явного переутомления и сильнейшего нервного истощения. Окончательно его подкосила организация юбилейных концертов, во время которых он в одиночку выполнял работу целого административного корпуса.
Вспоминает Воеводин:
Для меня питерско-московские концерты “Наутилуса” оказались последней нотой. Нервов после этого не осталось никаких, и голову клинило до смешного. Я почувствовал, что выложился целиком.
В компании наутилусовских гитаристов Игорь все меньше сопротивлялся “стечению обстоятельств” и начал постепенно спиваться. К моменту постизраильских событий его норма дошла до двух бутылок “Распутина” в день, и он уже физически не мог управлять делами группы. Крест на своей директорской карьере Воеводин поставил во время летней гастрольной поездки, включавшей в себя выступление “Hay” на фестивале в Новой Каховке, а также концерты в Сочи и Ялте. Концерты, состоявшиеся в “Зеленом театре”,прошли в антисанитарных условиях, вместо гостиницы группа ютилась по каким-то частным квартирам... На обратном пути Воеводин прямо на вокзале вручил паспорта всех музыкантов какому-то деклассированному элементу, который клятвенно обещал достать билеты на поезд Симферополь–Москва. Больше этих паспортов никто в группе не видел. В Москву “Наутилус” возвращался в плацкартном вагоне, всем своим видом напоминая неудачливый стройотряд, который обобрал их же собственный бригадир.
Вскоре Воеводин распрощался с “Наутилусом”. К тому моменту у него стали опухать руки и ноги, но на предложение Кормильцева подлечиться и несколько месяцев отдохнуть, он сказал: “Вам самим надо лечиться”, – и из группы ушел.
Перед всеми в “Наутилусе” встал вопрос, что же делать в такой ситуации. Правильнее всего было выдержать паузу, какое-то время отдохнув друг от друга. Бутусов решил предоставить этому составу последний шанс, раздав перед летним отпуском всем членам группы конкретное домашнее задание.
Вспоминает Потапкин:
Скандалили мы страшно, но для Славы в тот момент важнее всего была постоянная продуктивная работа и нормальный конечный результат. Еще весной он купил себе портостудию, на которую набросал эскизы новых песен. Теперь на время каникул Слава предложил каждому из музыкантов подготовить аранжировку одной из песен. Это была своего рода проверка на вшивость.
Саша Беляев взялся работать с “Полиной”, Потапкин – с “Колесами любви”, Белкин – с композицией “Христос”. Сам же Бутусов отправился в студию на Фонтанке делать пробную запись будущей программы “Титаник” вместе с музыкантами “Аквариума”.
Вспоминает Кормильцев:
У Бутусова сложились удивительно теплые отношения с ребятами из “Аквариума”. Запись продвигалась на редкость удачно, и в студии даже начали вестись разговоры о том, чтобы в таком составе (Бутусов–Сакмаров–Зубарев–Рацен плюс кто-нибудь еще) ездить на гастроли. Узнав об этом, Гребенщиков сказал музыкантам, что они делают большую глупость. Это, мол, означает не просто сменить женщину, а поменяться ею с другом. Бутусов, увидев, что БГ начал высказывать недовольство, тут же отошел в сторону. К Гребенщикову он относился с почти священным трепетом.
Действительно, в тот период Гребенщиков активно общался с Бутусовым и Кормильцевым, вследствие чего их влияние друг на друга было достаточно заметным. Все трое увлекались древнеегипетской мифологией и культурой, культом фараонов и их своеобразным видением мира. Лидер “Аквариума” готовился к работе над альбомом “Любимые песни Рамзеса IV”, “Наутилус” записывал “Тутанхамона”. Даже композиция “Негодяй и Ангел” первоначально планировалась для совместного исполнения дуэтом Бутусов–Гребенщиков, который, увы, так и не состоялся. Зато состоялась осенняя предварительная запись материала для “Титаника”, вышедшего спустя два года в виде альбома, получившего название “„Титаник“ на Фонтанке”. Стоит отметить, что эта сессия впоследствии пользовалась у критиков значительно большими симпатиями, чем “настоящий” номерной альбом. “Титаник”, записанный на Фонтанке, очень нравился и самому Бутусову – по-видимому, своей прозрачностью, аквариумностью и вневременным спокойствием. Но у такого подхода к подаче материала было немало идеологических противников внутри группы. Одним из них оказался Кормильцев.
Илья понимал, что в “Наутилусе” надо многое менять – и чем скорее, тем лучше. Речь шла не только о грядущих изменениях в составе. О том, что потенциал песен “Титаника” достаточно велик, знали все участники проекта. “„Титаник“ – это триста процентов успеха”, – громогласно утверждал Воеводин, но именно Кормильцев сделал первые шаги к адекватной, с его точки зрения, коммерческой раскрутке демонстрационной записи “Титаника”. С одной стороны, он считал, что нужно немедленно найти людей, готовых заплатить за этот проект столько, сколько он реально стоит. И хотя ему самому нравился камерный вариант записи “Титаника” на Фонтанке, он для себя наконец-то решил, что именно сейчас настал момент “большого прорыва” и дистанцирования от ситуации “1500 американских долларов за концерт”. Исходя из этого, ему удалось сделать, казалось бы, невозможное, а именно – убедить Бутусова в необходимости принципиально упростить аранжировки “Титаника”.
Кормильцев:
За последние три года стало очевидно, что гитарную музыку наш народ понимать либо не может, либо не хочет. Поэтому настал момент дать ему немного ностальгических воспоминаний о 1988 годе. Аранжировки “Титаника” должны были быть узнаваемыми и запоминающимися.
Бутусов долго не соглашался с этими доводами – до тех пор, пока не ознакомился с пресловутыми “домашними заданиями” в исполнении вернувшихся из отпуска музыкантов “Наутилуса”. В итоге выяснилось, что свою аранжировку сделал лишь один Потапкин. Белкин всерьез занялся продюсированием Насти, а ситуация с Беляевым получилась и вовсе запутанная. С точки зрения музыкантов, вопрос о том, чтобы Беляев уходил из группы, все-таки не стоял. Существует версия, что Беляев сам для себя решил: “Все! Я ухожу” – и не приехал на запись. С другой стороны, Беляева туда никто не приглашал – в силу того, что он к этой записи не был готов. Получился замкнутый круг. В конце концов к осени 1993 года стало ясно лишь одно – в группе оказалось на двух гитаристов меньше.